Ох и глупый вид.
— Ушел, да?
Лихо кивнул.
Действительно… не оставаться же ему сейчас. Семейное воссоединение на троих, это как‑то… чересчур, что ли?
— А… тебе тоже помыться надо?
Она выбралась из ванны, и Лихо попятился. Сел… сидя, он казался еще более огромным, чем Евдокии запомнилось. И страшен… наверное, страшен. Евдокия вот страха не ощущает ни на мгновенье. Обнять бы… и погладить, по шкуре ли, по чешуе.
Сказать, как ждала этой встречи.
Только слова почему‑то застревают в горле. Вот и стоит она на мокром холодном полу, прижимает к себе полотенчико. Пялится… аккурат, что деревенская девка на королевский дворец…
— Я… скучала.
Лихо вздохнул.
И лег… хвост его змеею скользнул к ванной, коснулся Евдокииных ног. Теплый он. И хвост, и сам Лихо…
— Я боялась, что не найду тебя… не успею…
Глаза остались человеческими, и это, наверное, хорошо? Если бы глаза волкодлачьи были, тогда и о шансах на возвращение думать было бы не след… а раз человеческие, то… это она сама себе придумала. И сама себе поверила.
Настолько поверила, что шагнула навстречу.
— Она была красивой… я понимаю… и я подумала, что ты… что тебе я не нужна… правда, она боялась меня, не хотела видеть там, и значит, все‑таки нужна?
Он ткнулся горячим носом в ладонь, пасть приоткрыл, прихватил за пальцы.
— Прекрати, — Евдокия руку не убрала. — Все равно не напугаешь. Я тебя не боюсь… а вернемся, я тебе такой скандал закачу!
Лихослав наклонил голову.
— Думаешь, не получится? Воспитание не позволит? Так вот, дорогой мой, позволит… еще как позволит! У меня с воспитанием, между прочим, проблемы…
Шершавый язык скользнул по ладони.
— И не подлизывайся! Все одно закачу… я, между прочим, женщина. У меня, между прочим, нервы…
Она все‑таки разрыдалась. Уткнулась в горячую чешуйчатую шею и разрыдалась. А что еще оставалось делать? Нервы… и женщина.
Женщина с нервами — это опасно.
Лихо тихонько поскуливал, и почему‑то это лишь добавило слез.
Обеденный зал был огромен. И форму имел круглую. Потолок его подымался куполом, и оттого, что купал этот терялся во мраке, то намалеванные золотою краской звезды гляделись почти настоящими.
Луна вот повисла на цепи, покачивается, поблескивает медным боком.
И полсотни восковых свечей отражаются в этой полированной меди, точно в зеркале.
Пол наборный.
Длинный стол.
Шандалы с теми же свечами. И охота ему столько тратиться? Небось, свечи по нынешним временам недешевы… и ненаследный князь отвлекся даже, пытаясь сообразить, где это упырь вообще свечи взял. Хозяин же, к ужину сменивший один диковинный наряд на другой, не менее диковинный, из лилового атласу, приветствовал Себастьяна поклоном.
— Премного рад видеть вас…
— В качестве кого? — Себастьян потер шею и подумал, что, может, поспешил с мытием‑то. Грязь, конечно, приятных ощущений не доставляет, да только уж лучше она, нежели этот вежливый упырь.
— В качестве гостя, — губы Владислава дрогнули. — Ваши спутники…
— Беседуют.
— Понимаю.
И молчание воцарилось. Себастьян изо всех сил делал вид, что ему дюже интересна обстановка, к примеру, стол этот массивный, за который сотню человек усадить можно…
— Полторы, — поправил Владислав. — Он рассчитан на полторы сотни.
— А вы… — Себастьян коснулся виска.
— Иногда случается. Простите, я не всегда способен контролировать эту свою особенность, тем паче в присутствии эмоциональных людей.
— А я, значит…
— Сверхмеры. Полагаю, сие есть исключительное свойство натуры метаморфа. Мне прежде доводилось сталкиваться с подобными вам… существами. Я все ж полагаю, что причислять метаморфа к истинным людям не совсем верно…
— Истинным?
— Не желаете ли вина? — Владислав указал на низенький столик с бутылками. Это ж надо, какая нечеловеческая предупредительность. — Красное, белое… розовое… но признаться, не люблю. Мадера неплоха… портвейн…
— А вода?
— И вода имеется. Привыкли мыслить трезво?
— Есть такое, — стакан с водой Себастьян обнюхал, но ничего не почуял. Собственная подозрительность и самому‑то смешною казалась. Небось, пожелай Владислав зла, не стал бы с сервировкою стола возиться… скатерочки, серебро… интересно, выходит. Упыри‑то серебра не жалуют, а у этого, значит, воспитание верх над натурой взяло.
— Понимаю… но, быть может, продолжим нашу беседу в месте… более для бесед подходящем? Раз уж ваши спутники задерживаются.
— Воссоединение семьи — дело небыстрое, — Себастьян покосился на дверь, которая оставалась запертой. Конечно, хотелось думать, что Лихо подоспеет, ежели вдруг у хозяина этого престранного местечка закончатся вдруг запасы вежливости, но…
Владислав поклонился.
И бутылку прихватил, не то с мадерой, не то с портвейном. А помнится, в умных книгах писали, что вкусовые рецепторы упырей быстро регрессируют, в результате чего оный упырь только и способен, что кровь от не — крови отличить.
Себастьян сунул мизинец в ухо, пытаясь отрешиться от этого, не самого нужного в нонешних обстоятельствах, знания.
Идти?
Остаться?
Двери распахнуты, дружелюбненько так, завлекающе даже… комната видна, с камином, с огнем живым в этом камине. С креслами, одно из которых Владислав занял. А второе, стало быть, для Себастьяна.
Любопытство боролось со здравым смыслом, и одержало сокрушительную победу.