Завтракала она кофием, не столько из опасения за фигуру, сколько по сложившейся уже привычке. И эта привычка, как и многие иные, донельзя раздражала квартирную хозяйку. Раздражение свое она облекала в форму премудрых советов, которыми потчевала Эржбету щедро… столь щедро, что поневоле возникала мысль о перемене квартиры.
И оттого, когда в дверь постучали, Эржбета открыла ее, не удосужившись поинтересоваться, кто же явился в столь ранний для нее час.
Уверена была, что явилась аккурат панна Арцумейко, желавшая всенепременно сообщить, что приличные девушки завтракают не кофеем, а сваренною на воде овсянкою, в которую еще яблочко потереть можно, и будет сие полезно для цвету лица…
Эржбета хотела ответить, что овсянку ненавидит, но…
Панны Арцумейко не было.
Зато был вчерашний знакомец из библиотеки.
В полосатом костюмчике, со шляпою, которую он локотком прижимал к боку. А второю рукой торопливо приглаживал взъерошенные волосы.
И когда дверь распахнулась, отступил.
Глянул на Эржбету.
И смутился.
Конечно, смутился, иначе, с чего бы ему краснеть‑то? А покраснел он густо — густо, будто свекольным соком измазался… кажется, про свекольный сок, тоже исключительно полезный, говорила панна Арцумейко…
— Д — доброго дня, — слегка заикаясь, произнес Гавриил.
Он старался не глазеть на панночку, которая, в домашнем халатике, наброшенном поверх ночной рубашки, следовало сказать, рубашки тонюсенькой, прозрачной почти, была на диво хороша.
— В — вы?
Эржбета вдруг поняла, что выглядит совершенно неподобающим образом. И дверь захлопнула.
— Панночка Эржбета! — донеслось из‑за двери. — Мне с вами поговорить надобно! По важному вопросу…
По какому такому вопросу? Ведь не из‑за волкодлака, ведущего себя не так, как положено волкодлаку? И Эржбета замерла, оглушенная ужасной догадкой.
Матушка!
Она исполнила свою угрозу… и там, за дверью, не просто так мужчина, но баронет во втором колене, ее, Эржбеты, потенциальный жених.
Конечно, иначе почему бы панна Арцумейко, не жаловавшая всех мужчин, за исключением собственных сыновей, которые на счастье Эржбеты уже были женаты, впустила его?
И позволила подняться на второй этаж одному…
И тогда выходит, что вчера, в библиотеке, он тоже не случайно появился… он искал этой встречи… желал поглядеть на Эржбету издали, как то делал влюбленный князь в «Порочной страсти»… а заговорил… заговорил потому, как не по нраву ему пришлось творчество Эржбеты.
А если он из тех мужчин, что вовсе не признают за женщинами право творить?
И никаких иных прав?
Эржбета заметалась по комнате.
Остановилась.
Велела себе успокоиться, что помогло слабо, потому что сердце колотилось, как сумасшедшее… ничего… сейчас, небось, не темные века… и силою к замужеству не принуждают… и что бы родители ни делали… а что они могут делать‑то?
Эржбета давно живет сама.
За гонорары… и Габрисия помогла деньги вложить, потому и капитал есть, пускай маленький… если же переехать в квартирку поскромней… ей ведь много не нужно, комнатушка тихая да кофий по утрам. Еще машинка пишущая…
Что делать?
Ничего.
Выставить этого нахала… пусть убирается… и так убирается, чтобы никогда не вернуться в Эржбетину жизнь.
— Панночка Эржбета! — наглый баронет во втором колене сам собою убираться не спешил. Он стучал в дверь, вежливо так, с уважением к чужому имуществу.
— Уходит!
— Панночка Эржбета! Ежели вы злитесь на меня за вчерашнее, то я премного прошу меня извинить. Мне не следовало вмешиваться… я… я просто хотел помочь.
О да, сначала помочь захочет, а после вовсе машинку любимую отберет и запрет в семейном замке, заставит рожать…
Эржбета запахнула халат, а дверь распахнула.
Окинула наглого баронета взглядом, от которого тот вовсе смешался.
— Я… — он сглотнул. — Вы… вы ведь никогда волкодлаков не встречали?
— Можно подумать, вы встречали!
Нет, сам собою новоявленный жених был очень даже симпатичен. Конечно, баронета нельзя было назвать красавцем, но имелось во внешности его нечто такое, притягательное.
Костюм вот нелепый.
Пиджак этот, непомерно в плечах широкий, а в талии зауженный… и рубашка ядреного зеленого колеру… из петлицы розочка тряпичная торчит.
— Встречал, — тихо ответил он, и краснота спала. — Они… твари… хельмовы твари, панночка Эржбета. И любовь их на человеческую мало похожа…
Эржбета фыркнула. В нечеловеческой любви она толк знала, более того, на ней и имя себе сделала.
А хорошее название для авторской серии, о которой издатель намекал… Эржбета так и представила себе обложки в мрачных сине — черных тонах, а буквы — серебряные, точнее, посеребренные.
Нечеловеческая любовь.
Мысль стоила того, чтобы ее записать.
Вот только сперва следовало отделаться от жениха.
— Панночка Эржбета, — он двери прикрыл, но в комнаты не прошел, остановился на пороге, озираясь. И во взгляде его виделось немалое любопытство. — У меня есть основания думать, что вам угрожает опасность…
— Что?
Ей казалось, что он заговорит о любви, о том, как узрел ее однажды и не смог забыть… и долгие месяцы искал встречи, ведомый одним желанием… как королевич из «Потаенных желаний». А он про опасность. С фантазией жених.
— Вас хотят убить.
Определенно, с фантазией.
И эта фантазия Эржбете не нравилась. Убить… конечно…