Серые земли-2 (СИ) - Страница 66


К оглавлению

66

Евдокия кивнула. Она попыталась представить себя на Яськином месте, но к счастью, воображение подвело.

— Он предлагал остаться… гостьей… и вновь поклялся, что не тронет, что… что крови ему надобно не так уж и много, и убивает он редко… только мне и того хватило… криком кричать хотелось, выбраться. Не важно как, лишь бы выбраться… я идти готова была до самой до границы. Владислав и понял.

Яська вновь вздохнула, глаза потерла, сухие, но все одно виделись Евдокии в этих глазах слезы непролитые.

— Владислав сказал, что если будет на то моя воля, то он меня проводит к людям. Из Серых земель ему ходу нет… то есть, он может, но отвык уже от городов. И мир поменялся. Ему в нем неудобственно. То есть, он такого не говорил, это я уже сама поняла. Теперь. Владислав сказал, что эти люди… что у него с ними договор заключен. И меня не тронут. Помогут… а мне было все равно, куда, лишь бы… замок этот… свечи, факелы… то скрипит что‑то, то вздыхает… и он сам еще… упырь благородный.

Яська все же всхлипнула.

— Проводил… не просто проводил, на руках нес. Мол, негоже милостивой сударыне ножки пачкать… башмачки… подарил мне и башмачки эти растреклятые, и платье… и еще дал целую шкатулку со всяким… у меня такого в жизни не было.

Она потрясла головой.

— И радоваться бы дуре, да…

— Не получалось? — тихо спросила Евдокия.

Драгоценности? У нее вон в Познаньске множество драгоценностей осталось, в том числе и фамильных, княжестких, да только радости с них мало.

— Я… я смотрела и… и Настасью вспоминала… ей бы понравилось… она была бы… не знаю, на своем месте, что ли? — Яська дернула себя за рыжую прядь. — И не стала бы… ну, я думаю, что не испугалась бы, что он… упырь.

— А ты?

— Я не боюсь. Уже не боюсь… насмотрелась тут… упырь, а… он человечней многих. Не знаю, может, со мной только, но… я ж не знала, что он тут будет, Янек… и он не знал… оба удивились. Он меня сразу… признал сразу… а я его… помню другим, а он вот, — Яська встала. — Он не рассказывал, что с ним приключилось, только… отправлял меня прочь, особенно, когда Владислав ходить повадился. Сперва‑то просто в гости… цветы принес… болотные лилии… и сказал, что рад, что я не ушла… а я думала уйти, только как они тут без меня?

— Ты его любишь?

— Брата? — Яська отвернулась, наклонилась, и рыжие волосы упали завесой.

— Владислава.

— Не знаю. Я… я думала, что нет, но… он как‑то исчез. Недели на две, я… я вся извелась, боялась, что снова его… что она… она меня ненавидит. Я ведь поломала все планы, а убить не может… местные твари меня не трогают. Она же сама не любит руки марать. А может, тоже не смеет… люди вот братовы — другое… и когда его не станет.

Яська прислушалась к чему‑то.

— Скоро его не станет. Нам бы к этому времени убраться… сегодня убраться… только, — Яська по — прежнему избегала смотреть на Евдокию. — Ты… уверена?

— В чем?

— Что хочешь найти своего мужа?

— Конечно.

— Нет, не так… ты найдешь, если она… позволит… или Владислав поможет… если попросить, то поможет, но… мне стыдно, понимаешь?

Евдокия кивнула.

— Он… он приходил, а я прогнала… он снова приходил, и я опять… он ведь упырь, а я человек… я так себе говорила, что человек. Дура была… а он отступился… я поехала домой, знаешь, хотела на сестренку посмотреть, убедиться, что с нею все ладно… и забрать… здесь не самое лучшее место, но притерпеться можно… или вот деньги у нас были, хватило б, чтоб в городе обустроиться. А она… она замуж вышла.

Тени расползались.

Надоело им слушать слезливую женскую историю, которая перестала походить на сказку о бедной сиротке и благородном упыре. Тени к сказкам относились снисходительно, зная, сколь причудлива порой бывает жизнь. Но только порой, во многих же своих проявлениях жизнь эта обыкновенна и даже скучна.

— За такого же, как этот… сынок мельника… третий… ему‑то от батькиного хозяйства ничего не перепадет, вот и нашел… отчим мой спился, видать, колдовкин самогон не пошел на пользу. Утоп в корыте свином. Так ему и надобно, — она выдохнула, судорожно, тяжко, и тени, подобравшиеся было к ногам — сейчас их манил не рассказ, но Яськин гнев, который был сладок, словно мед. — А она решила, что одна не справится, вот и выскочила за первого же… он ее бьет… я сразу поняла, что бьет. И предложила уехать.

— Не согласилась.

Яська покачала головой.

— Уперлась, что раз бьет, то, стало быть, любит… и вообще куда ей от мужа? А меня гулящей обозвала… раз в мужское ряжусь… много тут по болотах в женском‑то находишь? И я вот… я на ее муженька глянула, краснорожего, уродливого, и подумалось, что вот это — истинная нелюдь… она брюхатая мечется, а он на лавке лежит и покрикивает… сапогом в нее кинул… я тогда‑то и не стерпела. Знаю, нельзя было мешаться, да только не смогла устоять… побила его… револьвером… он плакался, клялся, что на него дурное нашло, что добрый он. Моя сестрица выла, в ногах валялась, чтоб дитя ее нерожденное не сиротила. По мне так лучше сиротой, чем при таком‑то батьке… но не убила. Я не убийца… нет, выходит, что убийца, но та колдовка заслужила… я уехала, сказала ему, что, коль сестрицу мою учить вздумает, то я его пристрелю, как собаку. Не знаю, надолго ли хватит… грозилась навещать, да он жалобу подал. И меня в розыск… за разбой… полиция и горазда, все, что имели, на мою душеньку повесили. Была девкой, стала разбойницей, Яська Руда… звучит?

— Звучит, — согласилась Евдокия, через тени переступив. Благо, ее они обтекали, обходили стороной.

66