— Но ведь лучше поздно, чем рано…
— Эмилия, — Гарольд вино пил медленно, растягивая сомнительное удовольствие семейного ужина. — Князю твое предложение не интересно.
— Отчего же, папа?
— Оттого, что он, как мне представляется, из тех, которые предпочтут героическую смерть тихому угасанию в нашей глуши.
— Правда? — в глазах Эмилии, вновь сменивших цвет — белолицым блондинкам к лицу голубой — читалось удивление.
И недоверие.
— Правда, — заверил ее Себастьян и руку убрал.
— Это глупо…
Эмилия прикусила губу и задумалась, впрочем, думала она недолго.
— А смерть бывает разной.
— Как и жизнь, — Мина щелкнула пальцами, и в руке ее появилась очередная бутылка.
Если она так пьет, то либо подвалы местные бездонны, либо особняк этот не столь уж отрезан от мира.
— У меня был жених… раньше… давно…
— Очень давно, — не удержалась от замечания Генри, которая с нескрываемым любопытством разглядывала Яславу. — Настолько давно, что…
— Прекрати! Папа, скажи, чтобы она прекратила…
— Эмилия, князь не настолько глуп, чтобы решить, что тебе и вправду восемнадцать…
Эмилия надулась.
— Не слушайте их… они здесь совсем отвыкли от приличного общества…
— Ей давно уже перевалило за три сотни, — Генри обошла стол, остановившись за спиной Евдокии. И та чувствовала присутствие этой женщины, несомненно, опасной, куда более опасной, чем все разбойники разом, как чувствовала искреннее ее любопытство. — И мне… но если брать во внимание физическую компонетну, то Эми и вправду не больше восемнадцати… а по уму и меньше. Любопытно…
Она отступила.
И оказалась за спиной у Яславы.
— Обыкновенная… самая обыкновенная девка… у нас в деревне таких было множество… скучные создания. Ни внешности, ни ума… все мечты — о новой корове.
Она тронула рыжие волосы Яславы.
— И что он в тебе нашел?
— Уйди.
Генриетта не услышала.
Или не захотела слышать.
— Я ведь предлагала ему помощь. Трижды. А он упрямился… но если бы не ты, мы бы договорились.
Белый палец скользнул по шее.
— Или еще договоримся? Если тебя не станет… точнее, правильнее было бы сказать, когда тебя не станет… обычные люди столь недолговечны.
— Не обращайте внимания, — Эмилия скривилась, — Генри у нас любит попугать… ничего она вам не сделает. Не посмеет.
— И все‑таки… что в тебе такого, чего нет во мне?
— Совесть? — предположил Себастьян, которому местное представление начало надоедать.
— Совесть? — Эмилия хихикнула. — Надо же, сестрица… а ты помнишь, что это означает?
— Нет. Как и ты… ты же хотела рассказать о своем женихе… он у нее и вправду имелся… наша Эмилия всегда умела кружить головы. И если прочих мне было не жаль, то Зигфрид… очень перспективный юноша… представлялся перспективным. Вы знакомы с Зигфридом, Яслава?
— Не имела чести…
— Надо же, какие вы знаете слова! Не имела чести, — Генриетта повторила это медленно, с откровенною издевкой. — Все же, матушка, прежде девки были попроще… а эта, нахваталась слов и теперь думает, будто бы ровнею стала…
Евдокия сдержалась, чтобы не ответить.
Резко.
Грубо.
И сдержалась лишь потому, что грубости и резкости как раз от них и ждали. Нет, Евдокия подобного удовольствия не доставит.
— Извините, если задела… но странно, что вы так и не удосужились навестить Зигфрида… живете в его доме… это как‑то невежливо по отношению к хозяевам. Впрочем, чего еще ждать…
— Зигфрид мне нравился, — вздохнула Эмилия, явно задумавшись о чем‑то своем. — Он так меня любил… вы себе не представляете… он стихи писал…
— Пятистопным размером. Невероятно унылые были творения…
— Ты просто завидуешь! Тебе, небось, никто никогда стихов не посвящал…
— И слава… Хельму.
— Он сделал мне предложение на балу… розы кругом и лилии… — Эмилия мечтательно подняла очи к потолку, на котором, однако, не наблюдалось ни роз, ни лилий, но только грешники в объятьях Хельмового пламени. — Он опустился на колено… и оду зачитал.
— Рифма несколько хромала, а метафоры и вовсе были… мягко говоря, странны. Помнится, что‑то там про влекущий аромат разрытое могилы… и чумную бледность кожи… впрочем, что взять с молодого некроманта?
— Вечно она все испоганит, — пожаловалась Эмилия, впрочем, не понятно было, кому сия жалоба адресовалась. — А мы могли бы пожениться…
— И что помешало?
Себастьян встал.
И обошел стол, остановившись за спиной у Евдокии. На Яськино кресло руку положил, и та вздохнула с немалым облегчением, пусть бы и вид бывшего студиозуса, который оказался совсем не студиозусом, ей внушал немалое подозрение.
— Война, — Эмилия всхлипнула и тронула мизинчиком мушку. — Представляете, какой ужас? Я уже и платье выбрала… выписала даже… и список гостей составила, а тут война какая‑то… все поменялось вдруг…
— Поменялось, — Генриетта медленно обходила Себастьяна, и от близости ее у него шкура зудела, того и гляди чешуей пойдет.
А что, чем не метода колдовок выявлять?
— Скажи проще, сестрица, мы стали по разные стороны. И ты предложила ему выбор. А бедолага взял и выбрал неправильно. Видишь ли, чувство долга оказалось сильней чувства к Эмилии. Надо ли говорить о том, что моя дорогая сестрица расстроилась… так расстроилась, что с готовностью отозвалась на просьбу тетушки помочь…